Из донесения французского военного атташе в Польше Ф. Мюсса министру национальной обороны и военному министру Франции Э. Даладье – о польско-советских отношениях и возможности переговоров об оказании военной помощи

г. Варшава                                                                                                                                                          2 августа 1939 г.

№ 141/S                                                                                                                                                                               Секретно

экз. № 1
 

1. Изложение событий, произошедших после предыдущего донесения                    1–5

2. Польско-русские отношения:

Возможность военных переговоров                                                                                                 1–7

Беседа с начальником Главного штаба                                                                                            8–10

Приложение: Статья из прессы о Данциге.

Генерал Мюсс, французский военный атташе в Польше

Мюсс

[…]

Польско-русские отношения
 

Возможность военных переговоров.

Польская пресса старательно следит за благоприятным поворотом, который, кажется, намечается в переговорах, ведущихся представителями западных держав с советским правительством, а также за  решением отправить в Москву французскую и английскую военные миссии, о котором заявил г-н Чемберлен.

Верная своей обычной сдержанности в этом вопросе, она ограничивается воспроизведением сведений из заинтересованных столиц, не комментируя их, но не отказывая себе в том, чтобы констатировать появление там нового фактора, который перетянет чашу весов не в пользу стран Оси.

Как я уже указывал^[1], польская общественность осознала [в силу обстоятельств] фактическую общность интересов, существующую в определенной степени между Польшей и Россией по отношению к германской опасности.

Договор между западными державами и правительством СССР мог бы только укрепить эту общность, и, стало быть, сыграть на пользу Польше.

Поэтому, несмотря на намеренную сдержанность прессы, нет сомнений, что польская общественность вообще очень ждет благоприятного исхода московских переговоров.

Действительно, теперь, когда заключение договора кажется близким, эта перспектива не вызывает никаких возражений ни в политических, ни в военных кругах и очевидно, что она оценивается там, как здесь говорят, «позитивно».

Однако, польское правительство всегда полагало, что оно не должно быть стороной в этом договоре, поскольку его отношения с СССР уже определены и урегулированы достаточным и удовлетворительным образом.

По поводу отправки в Москву военной миссии, сведения о которой несколько дней назад появились в Лондоне и Париже и были подтверждены г-ном Чемберленом, в польских кругах не сделано никаких оговорок. Что необычно: не критикуется процесс, заключающийся в проведении сразу нескольких переговоров, на военной и, в то же время, на политической площадках.

В Варшаве хорошо понимают, что привлечение России на сторону сил мира будет иметь подлинную ценность только в том случае, если будет успешно завершена разработка способов, с помощью которых могло бы быть практически реализовано сотрудничество между западными державами и СССР в случае германской агрессии.

Кроме того, полякам известно, какое значение придают Советы заключению военного соглашения, без которого политический договор представляется им простым клочком бумаги.

Наконец, они прекрасно знают, что советская военная помощь, если ее эффективно организовать, была бы полезна Польше больше, чем странам Запада.

Но, естественно, с польской точки зрения, Советы могут рассматриваться только как малонадежные партнеры, которым можно оказывать только очень ограниченное доверие. В особенности что касается обмена планами и сведениями военного характера, переговоры с представителями советской армии должны вестись с большой осмотрительностью. Впрочем, поляки не сомневаются, что во французских и британских военных кругах также убеждены, что необходимо соблюдать осторожность по отношению к Советам, как в этом убеждены они сами.

Остается [открытым] вопрос возможного участия польского штаба в военных переговорах в случае, если контакты, которые будут установлены в Москве между представителями западных армий и представителями советской армии, наглядно покажут, что эти переговоры могут успешно развиваться.

До сих пор польское правительство всегда рассматривало переговоры в Москве как «res inter alios acta»^[2], и эта точка зрения распространяется, очевидно, как на военную, так и на политическую сферу.

Кроме того, поляки предпочитают ждать помощи от своего восточного соседа, в случае войны с Германией, только в виде снабжения, поставок и благоприятных условий транзита; при таком понимании вещей речь будет идти, в случае необходимости, только о развитии уже действующего торгового обмена.

Но позволим себе не считать это положение окончательным. Если в Москве удастся заключить трехсторонний договор, участие СССР в противодействии германской агрессии, вероятно, не ограничится экономической сферой; рано или поздно Польша будет вынуждена добиваться минимум взаимодействия между военными действиями своей и советской армии.

Не заглядывая так далеко и ограничиваясь нынешними переговорами, мы почти не сомневаемся в том, что должны будем держать поляков в курсе хода военных переговоров, хотя Главный штаб до сих пор не высказал по этому поводу никаких пожеланий.

Более того, возможное участие советских сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил в военных действиях, без сомнения, нельзя будет рассматривать, не учитывая польские замыслы и потребности.

Наконец, возможно, что с советской стороны будут сформулированы жесткие требования или, по меньшей мере, не будет согласия вести переговоры о возможных военных действиях, главную выгоду от которых получала бы Польша, не предложив польскому генштабу дать свое согласие.

Принимая во внимание все это, следует иметь в виду, что военные переговоры в Москве интересуют непосредственно поляков, даже если они не приглашены принимать в них участие.

Таким образом, перед нами встает деликатная проблема, как нам обойти подводные камни:

– первый, согласовывать проблемы, касающиеся Польши, без консультаций с ней;

– второй, оказать давление на польское правительство, чтобы вынудить его официально участвовать в переговорах.

И в первом, и во втором случае мы всерьез столкнемся с польским высокомерием и, возможно, это послужит поводом для дискуссий и полемик, а трещиной, образовавшейся во фронте сил мира, не преминет воспользоваться рейх.

P.S.

Когда меня пригласил генерал Стахевич, начальник Главного штаба, предыдущее донесение было уже написано.

Маршал поручил ему обратить наше внимание на настоятельно необходимые меры предосторожности на военных переговорах с Советами; впрочем, он убежден в том, что французский генштаб полностью осведомлен на этот счет; тем не менее он предпочел настоятельно попросить нас, чтобы никаких конфиденциальных сведений, касающихся польской армии, в особенности из числа тех сведений, что были изложены генералом Каспжицким и полковником Якличем в Париже, не было сообщено русским.

В последовавшей беседе я подвел генерала к тому, чтобы он уточнил свою точку зрения на переговорах в Москве.

Сначала он подтвердил мне позицию польского правительства, которое рассматривает эти переговоры как «res inter alios acta».

Соглашение с Советами, заключенное в мирное время, имело бы для Польши больше неудобств, чем преимуществ.

Может быть, для Франции и Англии, находящихся далеко, это не так, но для Польши, соседки СССР, заключение договора с Москвой стало бы своеобразной политической ипотекой, чего польское правительство ни за что не допустит.

Генерал настаивает на этом мнении в связи с позицией Советов, которые с самого начала переговоров с западными державами только и делают, что занимаются постоянным шантажом.

То же самое будет и в военном плане; задача наших переговорщиков будет нелегкой и неприятной.

Генерал сильно сомневается, что военные переговоры приведут к практическим результатам. Еще больше он сомневается в том, что если Советы согласятся взять на себя какие-то обязательства, то эти обязательства будут выполняться.

Поэтому польский штаб не имеет ни малейшего желания участвовать, в каком бы то ни было виде, в московских переговорах.

Говоря это, генерал вовсе не исключает возможность получать от Советов помощь и для этого вести с ними разговор, но только после того, как начнутся военные действия. Тогда, сказал он, они испугаются, и с ними легко будет договориться.

Мы говорили с ним также о требованиях СССР, касающихся стран Балтии, куда Москва хотела бы в итоге иметь право позволить себе вмешаться в случае, если ей покажется, что ориентация этих государств становится прогерманской. Такие претензии Советов, по мнению генерала, происходят одновременно из-за реальной боязни экспансии рейха на Балтийском море и задней мысли о вмешательстве в дела прибалтийских стран.

Во всяком случае, он полагает, что, если бы Франция и Англия согласились в договоре предоставить СССР подобную чрезмерную привилегию, они бы бросили население прибалтийских стран в объятия рейха и сыграли бы на руку германской пропаганде.

В конце концов, и это главное, они дали бы советскому правительству возможность развязать, когда ему это будет удобно, войну в Европе, в которой однажды, возможно, оно будет заинтересовано.

Как мы видим, генерал Стахевич очень четко выражает:

–  стойкое недоверие по отношению к советскому руководству;

– невозможность для Польши заключить соглашение с Советами в мирное время;

– и, напротив, уверенность, что договориться с ними станет возможно, и даже легко, в военное время.

Я имею полное основание думать, что такие взгляды хорошо выражают окончательную позицию польского правительства.

Беседа с начальником Главного штаба.

В нашей беседе 2 августа, о которой я уже упоминал выше, генерал Стахевич попросил меня передать генералу Гамелену искреннюю благодарность маршала Смиглы-Рыдзя^[3] за быструю отправку танкового батальона.

Генерал Косаковски[й], начальник технической миссии, отправленной в Париж, должен был вернуться в тот же вечер для отчета о состоянии порученных ему дел.

Сославшись на сведения, полученные якобы от генерала Косаковского, начальник Главного штаба выразил надежду на то, что мы предоставим Польше кредит в 430 млн для покупки боевой техники, состоящей на вооружении во французской армии.

Он рассчитывал использовать этот кредит главным образом на приобретение:

– 250 танков, из которых один – батальон Somua^[4];

– артиллерии калибра 155 мм, за неимением пушечной артиллерии, которой нет в наличии во Франции;

– истребителей «Девуатин», в соответствии с предложением нашего Министерства авиации.

Он выразил надежду, что танки и артиллерия смогут быть отправлены Польше в короткий срок, и доверился на этот счет службам штаба, которые быстрой отправкой батальона R35^[5] только что вновь доказали прекрасное понимание ее потребностей.

Затем мы поговорили о сложившемся положении.

Генерал полагает, что, судя по призыву резервистов, реквизициям и другим военным приготовлениям, предусмотренным на 15 августа, эта дата ознаменует собой начало периода возросшей напряженности.

Тогда мы можем оказаться перед лицом натиска, сила которого будет зависеть от того, какое мнение составит себе Гитлер о намерении своих противников.

Очевидно, было бы опасно, если бы у него сохранилось сомнение в желании западных держав решительно поддержать Польшу; он зашел уже слишком далеко, чтобы отступать.

А ведь Риббентроп и Геббельс продолжают заявлять канцлеру о том, что Англия блефует; Гитлер колеблется, но еще не убежден, что Англия решится действовать. Беда в том, что нет никакого влияния, способного эффективно уравновесить влияние этих двух личностей, в особенности влияние Риббентропа. Во главе армии нет ни одной волевой личности; Браухич и Гальдер – не в счет, Кейтель – тем более. Что касается Геринга, он держится в стороне. Любой военачальник, осмеливающийся высказать мнение, отправляется в запас или даже ликвидируется. Риббентроп использует, в духе Гитлера, малейшие признаки нерешительности у западных держав.

При таком настрое провал польского займа в Лондоне произвел самое неприятное впечатление, так же как и дело Хадсона. По поводу займа, запросы Польши не имели ничего чрезмерного, учитывая те нагрузки, которые она испытывает, чтобы запустить по максимуму свое производство, создать запасы, держать наготове армию. Генерал Стахевич действительно не понимает, как британское Казначейство из-за такой относительно небольшой суммы отважилось на отказ, чреватый такими серьезными последствиями.

Таким образом, теперь речь идет о том, чтобы сыграть очень сплоченную партию и представить взорам хозяев рейха сплошную стену без изъянов.

Решение Польши принято безвозвратно; позиция Франции и позиция Англии тоже четко определены, а их готовность [с]держать свои обязательства не подлежит сомнению, но речь идет о том, чтобы убедить в этом германское руководство и лишить всякого аргумента Риббентропа, пребывающего в уверенности, что Англия не готова и в последний момент увильнет от своих обязательств.

В этом состоит опасность, так как, по мнению генерала Стахевича, Гитлер не пойдет на всеобщий конфликт: Германия может слишком много в нем потерять.

РГВА. Ф. 198к. Оп. 2. Д. 292. Л. 101, 107–116. Подлинник.
На бланке французского военного атташе в Польше с печатью.
На французском языке.

Перевод с французского языка Л.И. Кудрявцевой.

[1] Мой отчет № III от 19.07.[19]39 г. (Примеч. док.)

[2] Res inter alios acta (лат.) – дело между двумя сторонами.

[3] Так в документе. Имеется в виду маршал Э. Рыдз-Смиглы.

[4] Речь идет о батальоне французских средних танков S35 фирмы «Somua».

[5] Имеется в виду батальон французских легких танков R35 фирмы «Renault».